Былины Печоры. СПб., 2001. Т. 2. (Свод русского фольклора)
[с. 469:]
ВАСИЛИЙ ИГНАТЬЕВИЧ И БАТЫГА (№
Почти все записи былины о Василии Игнатьевиче сделаны на европейском Севере России, однако степень ее популярности не везде одинакова. В некоторых регионах этот сюжет занимает одно из первых мест в репертуаре былинщиков (Восточное Прионежье, Кулой, Мезень, Печора), в других представлен единичными записями (Выгозеро, Западное Прионежье, Кенозеро, Пинега, Зимний берег).
В свое время А. М. Астахова выделила две версии сюжета. «Варианты былины распадаются на две четко обозначенные группы: онежскую и мезенско-печорскую (к последней примыкают варианты пинежский и золотницкий). В онежских сюжет более прост и четок. В Киеве при нашествии Батыги не оказывается богатырей. Василий „упьянсливый“, „голь кабацкая“, стреляет по шатру врага и убивает „три лучшие головушки“: Батыга требует выдачи виновного. Василий едет к Батыге, обещает отдать ему Киев, получает от него рать и избивает ее. В мезенско-печорских вариантах сюжет осложнен взаимоотношением Василия и князя с боярами, в силу чего былина насыщается элементами социального протеста» (Аст., I, с. 561).
Новые записи былины и 6 кулойских вариантов, не учтенных А. М. Астаховой (Григ., II), в целом картины не меняют: в прионежских текстах не описывается столкновение Василия с боярами, почти обязательное в северо-восточных вариантах. Различия в мотивировке временного союза Василия Игнатьевича с татарами, разночтения в именах собственных, локализация оригинальных мотивов и формул позволяют выделить внутри северо-восточной версии несколько редакций сюжета. В большинстве мезенских текстов Василий Игнатьевич не только не приводит татар в Киев, как в других северо-восточных редакциях, но даже притворно не высказывает такого намерения, как в прионежской версии. Он убивает стрелой вражеского предводителя (а не его зятя или сына) и тут же расправляется с войском захватчиков (иногда с помощью Добрыни Никитича и Алеши Поповича). Лишь в двух вариантах с верхней Мезени, примыкающей к Печорскому краю, богатырь ведет татар на Киев грабить князей-бояр (кроме Владимира и Апраксии), потом ссорится с ними при дележе добычи и уничтожает всю «силу» (Григ., III, 59, 65). Причины ненависти Василия к боярам ни в одном из текстов не указываются. Главного героя былины мезенские сказители называют «Васькой, горькой пьяницей», татарского посла — «Идолищем», имя вражеского предводителя варьируется: чаще всего «Кудреянище» («Кудреванко») — видимо, перенос из духовного стиха о мучениях Егория Храброго (см. Аст., I, с. 562), в одном случае — «Бутыга» (ср. «Батыга» в прионежской версии), а в другом — «Скурлак», как в печорских записях. Узнав о нашествии татар на Киев, князь Владимир ищет, кто бы мог «пересметить» «силушку неверную»; на Василия Игнатьевича обычно указывает Добрыня Никитич (Алеша Попович, Михайло Данилович). Выпив поднесенную Владимиром чару вина, богатырь заявляет:
Уж я был же старик да девеноста лет,
Я тепере молодечь да двадцати годов.
Кулойские варианты отличаются от мезенских прежде всего тем, что в них обязательным компонентом сюжета является открытое столкновение Василия с «боярами кособрюхими». Они насмехаются над его «гуней кабацкой», и богатырь снимает с одного из них соболиную шубу, отдавая взамен свою одежду (3 варианта из 6); во всех 4 полных текстах готовы откупиться от татар головой Василия Игнатьевича («Ты загрезил — да так отгреживай», «Ишша хто ноньце эти шутоцьки зашуцивал, да тому будёт шутоцьки отшуцивать»). В таком контексте временный союз богатыря с татарами (3 варианта) воспринимается как логичное развитие этого конфликта. Стрельба из лука изображается всего в 2 кулойских вариантах, и оба раза Василий убивает татарского царя; в 2 текстах во время поединка срубает голову его зятю. Главного героя былины, как и на Мезени, называют «Васькой, горькой пьяницей», его противника — чаще всего «Курганом», в отдельных вариантах — «Кудреванкой», «Баканищем»; в роли татарского посла обычно выступает «Панищо плехатое» (видимо, производное от обобщенного наименования приближенных иноземного царя — «пановья-улановья»). В некоторых кулойских текстах (Григ., II, 10, 58) встречается ряд оригинальных мотивов, не известных по записям других районов. В то же время отдельные детали и формулы кулойских былин перекликаются с мезенской и печорской традициями.
<...>
[с. 470:]
Печорская редакция сюжета ближе к кулойской, нежели к мезенской, в ней еще более важную роль играет социальный конфликт. «В печорский вариант вводится еще „подсушина“, один из „голей“, который не хочет князю Владимиру указать нужного ему богатыря, так как он не с ними „думу думает“, а с „боярами кособрюхими“. Вообще наибольшей остротой отличаются печорские варианты», — отмечала А. М. Астахова. (Аст., I, с. 562).
Привлечение новых записей позволяет уточнить контуры местной редакции. Обычное имя главного героя — «Василий Игнатьевич» (в 2 случаях без отчества — «Васенька», «Василей»), частое на Мезени и Кулое прозвище «горька пьяница» есть лишь в одном кратком пересказе (кстати, и отчество героя здесь заменено — «Васенька Буслаевич»). Вражеское войско возглавляет Скурла-царь, татарский посол не называется по имени. Из 5 вариантов, содержащих описание стрельбы из лука, только в одном Василий убивает Скурлу, во всех остальных — его зятя Киршака. В печорских былинах разными средствами подчеркивается враждебность «князей-бояр» Василию Игнатьевичу: они открыто возмущаются честью, которую оказывает богатырю князь Владимир, угощая его в своем тереме (№ 196), трусливо выдают Василия татарам: «Кто беду загрезил, тот догрезивай», не желают признавать его заслуг перед Киевом: «Тебе сказано, Васенька, отказано», «Боле Васиньки не надобно», на что герой отвечает: «Еще ли я вам, Васинька, понадоблюсь». Характерно, что некоторые исполнители не ограничивались единичным указанием на конфликт богатыря с боярами и вводили в свои тексты по
В сниженном плане рисуют печорские певцы и образ князя Владимира. Во время татарского нашествия он откровенно растерян, лишен инициативы — спрашивает совета у княгини Апраксии (3 варианта), ведет трудные переговоры с «подсушинами» кабацкими и лишь с третьей попытки получает необходимую информацию. Последний эпизод известен только по печорским записям (4 варианта, еще в одном «подсушину» заменила «бабушка-задворенка»). Как и в других северо-восточных редакциях, князь не смеет перечить боярам. И хотя в 2 вариантах, изображающих временный союз Василия с татарами и захват Киева, богатырь обеспечивает безопасность князя Владимира (№ 196, 197), в гневе он готов и на него поднять руку (№ 196, 201). Для печорских записей характерно также употребление ряда оригинальных поэтических формул и прикрепление к этой былине «типических мест», которые в соседних районах в ней не встречаются. В запеве о турах (а им на Печоре открывается не только былина о Василии Игнатьевиче) обычно рисуется такая картина:
Выходила из ворот да красна девушка
В одной-де рубашечке без поеса,
Как в онных башмачках без чулочиньков. (9 вариантов)
Забродила она да по колен в воду,
А ище того поглубже выше поеса,
А ище того поглубже до белых грудей. (5 вариантов)
На Мезени и Кулое первое описание не зарегистрировано, а второе не столь детализировано, в нем нет утроения («Забродила в Неву-реку по поесу» или «по колен в воду»). В мезенских и кулойских текстах говорится, что у сына и зятя татарского царя силы по «сорок тысячей», а у него самого — «числа-сметы нет»; на Печоре эта эпическая формула слегка видоизменяется:
По праву руку собаки сорок тысецей,
По леву руку собаки сорок тысецей,
Позади его собаки числа-сметы нет.
[с. 471:]
(Аналогичное описание есть в одном из мезенских вариантов былины «Михайло Данилович» — Григ., III, 81). В некоторых печорских былинах встречаются формулы, не известные по записям из соседних районов. У пропившегося богатыря «ни креста у его нету, ни поеса» (3 варианта); остановившись под Киевом, Скурла-царь
Хорошо-де собака да шатры выставил,
Хорошо он, татарин, да верхи выкрасил. (3 варианта).
Когда Василий Игнатьевич убивает стрелой его зятя, Скурла говорит: «На кого было надея, того черт (леший) побрал» (2 варианта). Таковы отличительные черты печорской редакции, позволяющие говорить о ней как о разновидности северо-восточной версии сюжета. Наиболее полно они представлены в 4 текстах, записанных на реке Пижме, левом притоке Печоры (№ 196, 197, 199, 201 нашего издания), но многие из них встречаются и в двух вариантах со Средней Печоры (№ 200, 202). Лишь последняя по времени запись — краткий пересказ былины — не содержит специфических примет печорской редакции сюжета и, возможно, не связана с устной традицией (см. коммент. к № 212).
Эти 7 текстов, которые безоговорочно можно отнести к сюжету «Василий Игнатьевич и Батыга», не дают полного представления о степени популярности былины — характерные для нее эпизоды, поэтические формулы, имена собственные встречаются еще в 8 печорских текстах. Многие из них фрагментарны, их сюжетную принадлежность трудно определить, поэтому исполнители и собиратели давали этим текстам разные названия — «Василий Игнатьев», «Илья Муромец и Скурлык», «Туры и турица», «Про „Маево“ побоище». Но в целом они составляют несколько переходных «ступенек» от традиционного сюжета «Василий Игнатьевич и Батыга» к былинам о татарском нашествии типа «Камское побоище». С первым сюжетом их роднит использование запева о турах (6 вариантов), который в разных регионах Русского Севера прочно закрепился за этой былиной; описание вражеского нашествия на Киев, имя татарского царя (в 6 вариантах — «Скурла», «Скурлык», «Скурлат» и лишь в 2 — «Кудреванко» и «Курвин-царь Смородович»), а также перенесение на Илью Муромца некоторых черт Василия Игнатьевича. С былиной о Камском побоище «пересекается» вторая часть произведения (на первый план выдвигается Илья Муромец, оживление перебитого татарского войска мотивируется хвастовством и святотатством братьев Долгополых).
Печорские тексты переходного типа образуют две группы родственных вариантов. В первой группе ближе других к сюжету «Василий Игнатьевич и Батыга» стоит начало былины, записанное от П. Маркова (№ 199). В нем содержатся традиционные для местной редакции сюжета мотивы и эпизоды — запев, описание нашествия татар во главе со Скурлой, наказ Скурлы своему послу. (Видимо, это сходство и побудило Н. Е. Ончукова дать отрывку название «Василий Игнатьев».) Вместе с тем сказитель использовал две формулы, которые не встречаются в печорских вариантах былины о Василии Игнатьевиче и обычны в текстах переходного типа. В описании вражеского нашествия после перечисления татарских предводителей говорится:
На всякого царя да силы по три тьмы,
На царевичей да по три тысечи.
(Ср. № 203, 204). Детально описан выбор посла в строках
[с. 472:]
Самый развернутый вариант этой группы (№ 203) не имеет запева, но вся его первая часть идентична прокомментированным текстам (есть в нем и формула «по три тмы да по три тысечи»). Как и в ряде других текстов переходного типа, особо подчеркивается огромная сила татарского посла: Алеша Попович не может «сломать печать татарскую» на письме, содержащем ультиматум князю Владимиру; сделать это удалось лишь Илье Муромцу; рассерженный насмешками Ильи, посол хотел перевернуть княжеский терем: «Не сидел бы старой в переднём углу, повернул бы вверх дном всю хоромницу» (этот мотив есть также в № 204 и былине И. Дуркина «Про „Маево“ побоище» — № 105). Влиянием сюжета «Василий Игнатьевич и Батыга» можно объяснить то, что Илья Муромец дважды отказывает князю Владимиру в помощи («Ты не с нами ныне думу думаёшь, ты ле думаёшь с боярами да с толстобрюхими») и только после третьей просьбы выступает против татар вместе с другими русскими богатырями. Далее исполнитель прозой рассказал о победе над татарами, о хвастовстве братьев Долгополых и новой битве с восставшим вражеским войском.
Связь второй группы вариантов с комментируемым сюжетом не столь очевидна. Самый краткий текст (№ 209) состоит из запева о турах и описания нашествия вражеского царя, имя которого «Курвин-царь Смородович» созвучно имени «Скурло сын Смородович» в некоторых печорских вариантах (№ 198, 204 и др.), а в имени зятя «Кирпищик» угадывается «Киршак» — традиционное имя зятя в большинстве северо-восточных записей былины о Василии Игнатьевиче. От первой группы вариантов отрывок отличается тем, что в него введен новый персонаж: калика сушит платье и видит, как вражеское войско вторгается на Русь. Во втором тексте (№ 206) имена традиционные («Скурла-царь Смородович» и «Киршак»), действие развивается по такой же схеме, но подробностей больше: калика видит, как враги переправляются через Елисей-реку, спешит в Киев; Илья Муромец замечает калику в окно и намекает князю Владимиру на какой-то вещий сон; калику зазывают в княжеский терем для расспросов. Еще более развернут и детализирован третий текст — «Про „Маево“ побоище», записанный от устьцилемского сказителя П. Поздеева (№ 105). Как и в самом полном варианте первой группы (№ 203), в нем нет запева, действие сразу начинается с описания переправы «ёрды неверной», которую наблюдает остановившаяся на отдых «калика перехожая». Далее подробно рассказывается, как Илья Муромец видит калику в окно, велит зазвать ее в княжеский терем и угостить, расспрашивает о новостях и т. д. Основную часть текста составляет сюжет «Камское побоище» (сборы русских богатырей, подготовка к битве с воскресшей «силой»). Как и в двух вариантах первой группы, вражеский посол пытается перевернуть «гриню княженевскую», а с одним из них (№ 204) текст Поздеева (№ 105) перекликается с крайне редким в русском эпосе мотивом — вражеский царь заговаривает свое войско (строки
На Печоре записан еще один текст — контаминированная былина об Илье Муромце (№ 49), — в котором калика перехожая предупреждает князя Владимира о нашествии «неприятеля со зятелком со Киршаком» (имя явно перенесено из сюжета «Василий Игнатьевич и Батыга»). Характеристика Василия Игнатьевича и некоторые другие мотивы использованы также в позднем былинном новообразии «Про Ваську про вора, про Захарова» (см. коммент. к № 267), а запев о турах — в былине «Добрыня и Калин-царь» (№ 101). Наконец, в сводном пересказе Бажукова в начале последней части «Илья Муромец и Батый-царь» чувствуется несомненное влияние сюжета «Василий Игнатьевич и Батыга», однако описание вражеского нашествия, имя татарского царя, прозвище богатыря «Василий-пьяница» явно позаимствованы из книги, а не из устной печорской традиции (подробнее см. наш коммент. к Прилож. II, № 7).
Приведенные выше факты свидетельствуют об интенсивной «диффузии» былинных сюжетов, о неоднократных попытках печорских сказителей ввести отдельные имена, мотивы и формулы из былины о Василии Игнатьевиче в другие эпические песни о татарском нашествии. Возможно, этот процесс отчасти был вызван забвением сюжета «Василий Игнатьевич и Батыга» в его классических формах — не случайно на реке Пижме, где он хорошо сохранился, не записано ни одного текста переходного типа. Следует отметить, что печорские певцы были не одиноки в своем стремлении использовать удачные художественные образы из былины о Василии Игнатьевиче [с. 473:] в родственных по тематике и идейной направленности сюжетах. И в других районах бытования русского эпоса зафиксированы единичные тексты такого рода (см. КД, 25; Рыбн., 7; Гильф., 138, 186; Григ., II, 64; III, 115 и др.).
[с. 478:]
№ 211
ПИЯЛИ, КЗ, МФ, 509.6 «Туры».
Зап. Балашовым Д. М.: дек. 1964 г., д. Рощинский Ручей Усть-Цилемского р-на — от Поздеевой Татьяны Ивановны, 79 лет.
Начало запева о турах из былины «Василий Игнатьевич и Батыга».